Янки при дворе короля Артура (иллюстрации М. Белом - Страница 89

— Как правило, — сказал он на своем чистом современном английском языке, — коты гораздо нравственнее королей и коронованные коты окажут самое благотворное влияние на нравственность народа, всегда склонного подражать своим монархам. А так как народ уже приучен чтить королевский сан независимо от его носителя, он будет чтить и этих изящных безвредных котов, тем более что очень скоро все заметят, что кот-король никого не вешает, никого не обезглавливает, никого не сажает в темницу, не совершает никаких жестокостей и несправедливостей. Тогда его начнут почитать и любить еще больше, чем почитают и любят обыкновенных королей. Весь мир будет с завистью взирать на нашу гуманную и деликатную систему правления, и царственные мясники внезапно начнут повсюду исчезать, освободившиеся вакансии будут замещаться котятами из нашего королевского дома; у нас будет кошачья фабрика, снабжающая троны всего мира; через сорок лет всей Европой будут править коты, и поставлять их будем мы. Настанет царство всеобщего мира, которому не будет конца… Мяу… ау… ау… мяу!

Я думал, он говорит серьезно, и даже стал соглашаться с ним, пока он вдруг не замяукал, на мне чуть платье не лопнуло от смеха. Но Кларенс не умел быть серьезным. Он даже не знал, что это значит. Он изобрел вполне разумное усовершенствование конституционной монархии, но сам был слишком легкомыслен, чтобы оценить это. Я хотел обругать его, но тут вбежала Сэнди, обезумевшая от испуга, рыдания мешали ей говорить. Я обнял ее, успокаивая, лаская и упрашивая:

— Говори же, дорогая, говори! Что случилось?

Голова ее упала мне на грудь, и она еле слышно прошептала:

— Алло-Центральная!..

— Живо! — крикнул я Кларенсу. — Вызови по телефону королевского гомеопата!

Через минуту я уже стоял на коленях перед люлькой ребенка, а Сэнди рассылала слуг по всему дворцу. Я сразу понял, что случилось, — крупозное воспаление легких. Я нагнулся и прошептал:

— Очнись, деточка! Алло-Центральная!

Она медленно открыла свои нежные глазки и сказала:

— Папа.

Это меня утешило. Значит, она еще не умирает. Я послал за серным раствором, прокипятил инструменты, ибо, когда Сэнди или ребенок больны, я не сижу без дела, ожидая врача. Я умею ухаживать за ними, у меня большой опыт. Наша дочка большую часть своей жизни провела у меня на руках, и я умел ее успокоить и осушить слезы у нее на ресницах, даже когда мать не знала, что с нею делать.

Сэр Ланселот в парадных доспехах проходил в это время через главную залу, направляясь в торговую палату; он был председателем торговой палаты, — должность эту он купил у сэра Галахада, ибо торговая палата состояла теперь из рыцарей Круглого Стола, а Круглый Стол служил для деловых заседаний. Место за этим столом стоило… вы никогда не поверите, если я назову вам цифру, поэтому нет смысла ее называть. Сэр Ланселот был биржевик, владел частью акций новой железнодорожной линии и как раз сегодня собирался играть на понижение. Но что из этого? Он оставался прежним Ланселотом. Заглянув мимоходом в раскрытую дверь и увидав, что его любимица больна, он сразу забыл все: пусть там идет игра на повышение, пусть там идет игра на понижение — ему все равно, он останется с маленькой Алло-Центральной, даже если бы это стоило ему всего состояния. И он остался. Он швырнул свой шлем в угол и через минуту уже кипятил на спиртовке воду; тем временем Сэнди устроила над люлькой навес из одеяла: все было готово для ингаляции.

Сэр Ланселот добывал пар; мы с ним подбавили в кастрюльку негашеной извести, карболки и молочной кислоты, и целебный пар по трубке пошел под одеяло, в люльку. Мы стояли с ним по обе стороны люльки, как часовые. Сэнди успокоилась и была так нам благодарна, что набила две толстые папиросы ивовой корой и позволила нам курить, заявив, что в люльку дым не проникает, а она любит, когда курят, так как из всех дам страны она первая увидела курильщика. Поистине умилительно было видеть сэра Ланселота, в благородных доспехах, сидящего возле детской постельки. Красивый он был мужчина и добрый человек и, конечно, он хотел счастья своей жене и своим детям. Но Гиневра… впрочем, стоит ли скорбеть о том, чему нельзя помочь.

Он дежурил со мной три дня и три ночи, пока не миновала опасность; тогда он взял малютку на руки и поцеловал ее, — и перья его шлема склонились над ее золотой головкой, — потом осторожно передал ее Сэнди и величаво проследовал через главную залу между двумя рядами восхищенных воинов. И ничто не подсказало мне, что я вижу его в последний раз! Боже, как тяжко жить на этом свете!

Доктора объявили, что девочку нужно увезти, если мы хотим вернуть ей здоровье и силу. Ей необходим морской воздух. Мы взяли военный корабль с экипажем в двести пятьдесят человек и отправились в плаванье. Через две недели мы пристали к французскому берегу, и доктора посоветовали там здесь остановиться. Королек этой области предложил нам свое гостеприимство, которым мы охотно воспользовались. Жил он не очень удобно, но, перенеся кое-что с корабля, мы отлично устроились в его забавном старом замке.

В конце месяца я послал корабль домой — за продовольствием и новостями. Через три или четыре дня он должен был вернуться. В числе других новостей я ждал известий о результатах еще одного из моих экспериментов. Мой план заключался в том, чтобы заменить турниры чем-нибудь, что могло бы занять моих рыцарей без вреда для окружающих, служить выходом для избытка их энергии и в то же время поддержать лучшее, что в них было, — благородный дух соревнования. Я создал из них группу игроков, которых тренировал в тиши, и теперь приближался день их первого публичного выступления.